его корреспондентов из Москвы можно сделать вывод, что Алексей Михайлович сохранил симпатии к себе в сердцах друзей, что им интересуются, о нем беспокоятся. Видно также, что первое время за границей, приблизительно 1787–1791 гг., ему жилось недурно, и он даже немного путешествовал. Например, он был во Франкфурте и в Париже. Эти-то путешествия и послужили причиной того, что Карамзин в 1789–1790 гг., во время своей поездки за границу, никак не мог встретиться с Кутузовым, что и отмечает с сожалением в своих «Письмах русского путешественника». Живя в Берлине, Кутузов вместе с бароном Шредером попались в сети темной компании розенкрейцеров, руководимой Вёльнером. Они выманивали у Кутузова деньги и давали ему обещания посвятить его в такие высокие тайны, которые и не снились московским масонам. К концу 1790 г. Кутузов задумал было возвратиться в Россию вместе со Шредером и еще каким-то «братом», поселиться в деревне у брата и жить в полном удалении от мира. Но, кажется, ссылка его друга Радищева напугала его, а известие о том, что его подозревают в связях с Радищевым, привело Кутузова к решению не возвращаться в Россию. В конце 1791 г. он, не подозревая о предстоящем крушении Типографской компании, решает остаться в Берлине еще на три года. «По благости Всевышнего» он вступил в контакт с какими-то двумя братьями «высоких знаний. Они получили ко мне совершенную доверенность. Они открыли мне то, о чем я писать не смею», но с условием, чтобы Кутузов остался с ними, по крайней мере, на три года, «дабы привести общими трудами в совершенство наше намерение», то есть достижение высших масонских знаний. Вследствие этого Кутузов просит своих московских друзей принять на себя затраты по содержанию его, Кутузова, и двух его товарищей, «дабы не иметь со стороны сей никаких беспокойств, ибо мирские заботы суть все и главнейшее препятствие». Если бы друзья не согласились оказать ему поддержку, Кутузов намерен был продать последнее свое имение[24]. Но он и не догадывался, что приблизительно с 1791 г. беды обрушились на его московских друзей, и они не могли уже поддерживать его материально. Положение его сделалось незавидным. Тогда только он понял угрожавшую ему опасность в виде разорения «Типографской компании», в письме к князю Н.Н. Трубецкому он пишет о своем затруднительном положении и, сообщая о том, что барон Шредер, уехавший вместе с ним в Берлин, был поражен московскими вестями (разгром типографии Новикова), «якобы громовою стрелою», — прибавляет: «не менее и я почувствовал мороз, льющийся во всем моем теле, узнав все сие обстоятельно; и вот истинная причина моей меланхолии» (письмо 4/15 июля 1791 г.). Не зная трех последних писем И.П. Тургеневу, написанных после 1791 г., мы сделали в вышеупомянутой статье[25] предположение, что едва ли Кутузов пережил 1792 г. Недавно найденные письма не подтвердили это предположение: Кутузов пережил гонительницу масонов императрицу Екатерину и дожил до воцарения императора Павла, но почему-то не успел вернуться в Россию и умер, по-видимому, вскоре после 1797 г. Из одного письма Ал. Ив. Тургенева отцу из-за границы (в 1803 г.) видно, что после смерти Кутузова в Берлине остался долг в восемьдесят талеров. Это доказывает, что несчастный Алексей Михайлович умер в очень стесненных обстоятельствах.

Мысли Кутузова всегда имели серьезное и даже философское направление. Он, в силу своего характера, был молчалив, а настроение его нередко бывало мрачным. Вот почему в письмах его нет ни шуток, ни веселого тона. Он — человек вдумчивый, он — мыслитель, устремленный к мистическому созерцанию самого себя, своего внутреннего мира. Он вечно роется в своих мыслях, ища в них сорные травы и плевелы. Совершенствование себя, своего духа путем самопознания — вот цель его стремлений, вот постоянный предмет его забот: что бы он ни делал, ни говорил, он всегда возвращается к этому предмету. Такая односторонность свойственна ему более, чем другим, и, например, Лопухин, Тургенев, Новиков не были такими односторонними людьми.

Так, узнав, что Карамзин собирается издавать журнал, Кутузов писал Плещееву: «Ежели в нашем отечестве будет издаваться тысяча журналов, подобных берлинскому и Виляндову, то ни один россиянин не сделается от них лучшим. Напротив, боюсь, чтобы тысяча таковых журналов не положили миллионов новых препятствий к достижению добродетели и к познанию самих себя и Бога».

Кутузов был способен весь отдаваться служению какой-либо идее, это видно из того факта, что он пожертвовал всем своим состоянием и карьерой, может быть, даже семейным счастьем ради масонских предприятий. Для того времени это явление редкое. Притом служение идее он связывал непременно со служением обществу; это ясно из того, что всяких пустынников и анахоретов, удаляющихся от мира и не служащих обществу, он считал тунеядцами.

Однако большой вред наносили Кутузову его слабохарактерность и неуравновешенность, часто заставлявшие его колебаться из-за неуверенности в своих силах. К ним надо добавить также его непрактичность, плохое знание людей. Так, например, его легко перехитрил и до конца пользовался его расположением такой подозрительный человек, как барон Шредер, личность, несомненно, темная, втершаяся в круг мартинистов по рекомендации из-за границы. Новиков быстро раскусил его и относился к нему холодно, а Кутузов принимает его под свою защиту и абсолютно доверяет этому проходимцу. Он клянется живым Богом, что Шредер «преисполнен богобоязненности», что сам он, Кутузов, не может сравниться с ним ни в каком отношении, будучи по сравнению с ним «мерзок и гнусен». Такое нежное отношение к человеку недостойному может быть объяснено отчасти его добротой и сердечностью, которые были отличительными чертами Кутузова. Он любил говорить друзьям голую правду, не умел «ласкательствовать» и был врагом всякой политики в дружеских отношениях. И потому он пользовался любовью многих из тех, кто сталкивался с ним в жизни; это видно и по письмам его друзей ему в Берлин. Особенно трогательна привязанность и дружеские чувства к Кутузову его товарища по учебе, знаменитого А.Н. Радищева — чувства, сохранившиеся до конца их жизни, несмотря на разлуку и даже расхождения во взглядах. Радищев посвятил Кутузову оба своих сочинения: «Житие О.В. Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москву». «Любезнейшего друга» своего сердца, Кутузова, хочет он оставить после своей кончины «в вожди» своим детям; дружба с Кутузовым является для него утешением в дни скорби и «надеяние, для успокоения». Несмотря, однако, на дружбу, взгляды Радищева и Кутузова резко расходились. Сам Кутузов в одном из писем говорит, что большую часть положений Радищева относительно религии и государственного управления он нашел противоположной своей системе. Особенно не нравилось ему то, что Радищев коснулся «некоторых пунктов, которые не подлежат к литературе»,